Я остановил машину на узкой улице. Справа стройка, слева — старые дома, а по середине перекопанные улицы. Типичная Москва. Шаг за шагом я приближался к тем дверям, где играл Высоцкий и ставил спектакли Любимов. Но серость и будничность дней оставляли пустоту в человеке, которая чаще заполняется не тем, чем стоило, а тем, что проще туда запихнуть. Прям перед входом парочка говнюков резко рванула вперед, хотя секунду назад они мирно шли позади. Этим ребятам бы впору состязаться в спринте с Усейном Болтом, ну да хрен с ними.
Попав внутрь, я показал билет контролеру или билетеру, в общем билет был в порядке, но вот охранник попросил открыть портфель. — Добрый вечер, что у вас там? – с почтительной любезностью и фальшивым выражением физиономии спросил он. Я отщелкнул замок портфеля и показал ему содержимое. Там был ноутбук и книга Гиляровского. Страж театра одобрительно кивнул. Сколько раз я проходил с этим портфелем через охрану, и никто не просил открыть внутренний карман, в котором находилась бутылка виски, объемом 375 мл. В этот раз в заначке было пусто, ведь забота о безопасности дорожного движения предписывает быть трезвым как стекло. Хотя, большинство спектаклей проходило под мухой. Вспомнился прошлый день рождения, когда в антракте впервые увидел в буфете алкоголь, но цены заставили умерить свой пыл и снизить желаемый объем до ста граммов чистого Джеймсона. И впоследствии я счел выгодным купить портфель французской марки, респектабельный и действующий безотказно в задачах экономии бюджета.
Внутри здания вспоминаются слова Станиславского, что театр начинается с вешалки. Речь не о гардеробе, а о том, что это не место для попкорна и колы, спортивных костюмов и дикого ржания. Здесь есть этикет. И спасибо, что он сохранился, хоть где-то. Вцентре зала гордо смотрела на гостей афиша спектакля, выполненная в стиле МХАТовской символики. Хотя возможно это было плодом моего нездорового восприятия. На афише была изображена черная чайка с пятизначной цифрой под ее изображением. Рядом сидела пожилая женщина и продавала программки по очень неприличным ценам. Я поинтересовался у нее, что означают эти таинственные цифры на афише. Она исподлобья пояснила мне, что это приблизительное число постановокэтой пьесы. Больше семидесяти трех тысяч раз. Надеюсь текст будет сохранен или там точно нечего делать, твердо решил для себя я.
Мое место в зале на последнем ряду, зато никто не толкает тебя в спину и можно спокойно наблюдать. Был аншлаг, хотя первый показ состоялся черти когда. Как бы там ни было, свободных мест я не наблюдал, кроме двух рядом со мной. Прозвучал третий звонок. Послышались робкие аплодисменты одиночек, потом стали подхватывать другие. Свет начал затухать, как внезапно справа появились две особи женского пола. Мать вашу, они точно прутся сюда. Ну так и есть, весь ряд начал по-очереди подниматься, чтобы пропустить этих двух куриц. Я встал, и они неуклюже проследовали к своим креслам. Ну да на хрен их.
На сцене слышится выстрел, затем тишина. Тишина нужна спектаклю, действие за действием – это удел коммерческого кино. Читать – одно, наблюдать — совсем иное. Даже если котелок не варит, все равно есть шанс, что у плиты правильный повар. И твое нелепое месиво превратится хоть в какой-никакой, но суп из осмысленных диалогов и действий. К черту философию, когда герой пытается показать свою пьесу, это уже попытка вырваться из болота посредственности. Плевать, что не идет. Ну что за дела, только я начал кайфовать от этих мыслей, как послышалось ржание со стороны новоиспеченных соседок. Я взглянул еще раз на сцену, там и близко не было комедии. Посмотрел на них и заметил, что они просто скалятся о своем и даже не думают затыкаться.
У нашего героя провал, он не понят и впал в отчаянье. Его представления чужды обществу. Одиночество. Оно терзает и остальных. От него не скрыться и его не обмануть. Участники действия хотят любить, но ошибаются не столько в выборе объекта, сколько в осознаниисвоих чувств. Каждому интересен лишь он сам, а другие выступают, как способы достижения собственного счастья. Инструменты. На сцене совершается убийство. К ногам девушки брошена мертвая чайка. И это не жертва. Это символ. Литератор замечает нечто большее, чем просто случайное событие. Занавес, зажигается свет, антракт.
Люди покидали зал шумно, бурно обсуждая увиденное. Я решил подождать, пока большая часть разбредется по своим делам. Мне хотелось пройтись по зданию театра и быть может выпить чего-нибудь. Кофе. Чашку крепкого кофе. Прямо сейчас идти в буфет не имело никакого смысла, чуточку позже. Я просто пошел прямо и заметил лестницу, сделав пару шагов в ее направлении, повернул голову, чтобы посмотреть куда она ведет и прямо надо мной гордо возвышался портрет человека.
Нет, жить можно, жить нужно и — много:
Пить, страдать, ревновать и любить, —
Не тащиться по жизни убого —
А дышать ею, петь её, пить!
А не то и моргнуть не успеешь —
И пора уже в ящик играть.
Загрустишь, захандришь, пожалеешь —
Но… пора уж на ладан дышать!
А вокруг люди, ходят туда-сюда, говорят, шумят. Над их головами висели портреты четырех. Существует история, которая возможно имела место быть. Один из людей, изображенный на этих портретах, был очень неудобен для былой власти и однажды Любимову люди в форме дали понять, что неплохо было бы снять этот портрет. На что он ответил им, — «Вы его повесили, вы иснимайте».
Звучат аплодисменты, сцена вновь оживает. И если бы только сцена. Треп моих соседок идет в параллель с игрой актеров. В одном ухе слышится бессмертный текст классика, в другом – бессмысленное куриное кудахтанье. Участники действия предаются страстям, делают это отчаянно,намеренно. Герой уходит на второй план, уступая место чайке, он пытается покончить со всем, но тщетно. Спектакль продолжается. Время идет и на сцене, и в жизни. Люди говорят о судьбе, но остаются заложниками собственных действий. Каждый делает только свой выбор, никто не выбирает за других. Наш герой возмужал, он занят литературой, занят серьезно, имеет успех, хотя находится лишь в начале пути. Гости вновь собираются вместе. Подробности их жизни освещаются в тексте. А где же чайка? На сцене только разговоры. Она сломлена реальностью, еще не убита, но погублена. Ее мечты разбились о действительность, ожидания сменились жизнью. Слева от меня загораются экраны смартфонов, и их обладательницы начинают говорить в голос, не стесняясь никого. Нервы сдают, и я резко, неожиданно стучу по плечу сидящей рядом со мной.
— Ваш треп весь зал слышит, не интересно, выход всегда есть, вон и табличка сверху -говорю ей, еле сдерживая себя.
— Не надо помне стучать, можно и нормально было сказать — растягивая слова и смотря пустыми глазами, отвечает она.
И в этот момент, я узнал ее. Та же интонация и тоже выражение лица. Она влюблена в саму себя и ей нет никакого дела до иного. Вот она чайка. Чайка нашего времени. Самовлюбленная, бессмысленная и пустая. Без идей, но с амбициями, без воли, но готовая к славе. Отчего случилось так,что хочется всего и сразу. Быть может от молодости. Когда нечего больше сказать, то говорят: молодость, молодость. Наш герой узнал ее историю и, казалось это могло так и остаться для него лишь словами, если бы не встреча сней. Она пришла к нему неожиданно. Явилась, чтобы погубить его. Он слушал ее рассказ и по-прежнему был влюблен, несмотря ни на какие ее слова. Но его любовь не оставила и шанса, появилась также неожиданно, как и ушла.
Выстрел прозвучал. Герой перечеркнул все, что уже сделал и чего так и не сможет никогда. Два трупа. Он и она. Две жизни, которых нет. Я сидел и слушал тишину. Никто не издал ни единого звука. Потом зазвучали аплодисменты. Заслуженные, как актерами, режиссером, так и бессмертным автором вечных строк о нас сегодняшних. О тех, кто не сможет никогда посмотреть на себя, и тех, кто, взглянув однажды, не захочет видеть себя таким прежде. Зрители аплодировали, стоя. Я же поспешил к выходу. Получив пальто, вышел на улицу не оглядываясь. Холод сковывал движения, вокруг шла стройка, ремонтировали дороги, перекладывали плитку. Я поднял воротник и поспешил к автомобилю. Люди и огни вечернего города мелькали то и дело перед глазами. Их лица проносились мимо, одни были хмурыми, другие – смотрели перед собой, не выражая никаких эмоций, как статуи, третьи смеялись, безумно и непонятно, четвертые были чему-то удивлены, быть может и сами не осознавая причин. Они были такими разными и непохожими, словно маски надеты поверх их самих, и что в действительности скрыто под маской узнать было просто невозможно, да и если бы они и сказали, то где была бы правда, а где ложь. Как отличить, кто прячется под маской, как узнать кто там на самом деле? Я спускался по лестнице, по которой три часа назад взбирался наверх, и чем быстрее я шел, тем сильнее ветер дул навстречу, будто останавливая и замедляя мои шаги. В голове вертелись те странные слова, — «Во мне сознания людей слились с инстинктами животных, и я помню все, и каждую жизнь в себе самой я переживаю вновь».
Свернув за угол, я подошел к своему автомобилю, запустил двигатель, нажал на экране кнопку завершить парковку и отправился прочь с темной столичной улицы. Хотелось выпить. Я резко принял вправо и остановился у ближайшего универсама. Желтые огни освещали улицу, свет был таким, словно это был день, а не поздний вечер. Я поставил машину на сигнализацию, и пошел ко входу. Шаги были широкими, а движения резкими.
В алкогольном отделе я не без труда отыскал Джеймсона и направился к кассе, минуя начищенные до неестественного блеска прилавки с товарами. Кассирша, женщина средних лет, с уставшими глазами, видимо ее смена уже подходила к концу, посмотрела на меня и сказала: «Вино и табак обезличивают. После сигары или рюмки водки вы уже не Петр Николаевич, а Петр Николаевич плюс еще кто-то; у вас расплывается ваше я, и вы уже относитесь к самому себе, как к третьему лицу».
Я опешил, почувствовал слабость в ногах, стоял без движения и смотрел на женщину за кассой, не веря своим ушам. Как в тумане я протянул ей карту, ввел пинкод, дождался результата со словами — одобрено, взял бутылку и направился к машине. Руки не слушались, звук сигнализации звучал где-то вдалеке, а мои мысли были еще дальше. Я сел в салон и просто смотрел перед собой. Город будто замер, движение замедлило ход, тротуары опустели, огни приглушили свет. Я хотел включить музыку, но не мог и просто слушал тишину, ту самую, которая была часом ранее в театральном зале. Не было никого, ни последнего ряда, только я один. Почему это я должен относится к себе как к третьему лицу? Только лишь выпив рюмку, и сразу у меня возникнет раздвоение личности. Чушь, да и только, надо лишь успокоиться и отдохнуть немного. Просидев так несколько минут без движения, показал левый сигнал поворота и выехал на дорогу. Машина двигалась медленно, но я то и дело смотрел в зеркало заднего вида. Что происходит, что черт возьми такое? Эта продавщица, наверное, спятила.
Мой дом находился за городом, дорога петляла и вести машину приходилось аккуратно. Начался дождь, он заливал лобовое стекло. Главное это добраться целым, я поглядывал на бутылку, которая лежала на пассажирском сидении, руки крепко сжимали руль, а глаза всматривались в мокрый от воды асфальт. Чувство тревоги усиливалось, но спокойствие было жизненно необходимо в такую погоду. Я говорил себе, — «Все что угодно, а позволить слететь с трассы в кювет и разбить бутылку прекрасного виски – такому не бывать. Ну уж точно не со мной. Мы доберемся дорогая, и поверь этот вечер проведем с тобой вместе. Я тебе обещаю».
Впереди уже узнавались знакомые места, сосны стояли по бокам длинным рядом, под колесами был ровный асфальт, который положили меньше недели назад. Еще несколько сотен метров и над деревьями будет видна крыша дома. Я сбавил скорость и свернул налево на парковку, мест было предостаточно, и выровняв машину, заглушил двигатель. «Я же обещал», — с этими словами открыл виски исделал большой глоток прямо из горлышка бутылки.
На стоянке было темно, за окном продолжал лить дождь, к которому добавился сильный осенний ветер. Я твердо решил выпить еще, но перед тем, как продолжить я включил джаз, и тихая музыка полилась из динамиков, приятно расслабляя и унося мысли куда-то вдаль. Через полчаса бутылка была наполовину пуста. То ли осенняя природа, то ли джазовые инструменты напомнили мне о словах, но я твердо ощущал, что нахожусь не один. Перед глазами мелькали детали сегодняшнего действия. Выстрел, образы героев, декорации, голоса, — все образовывало единую картину. Чайка нашего времени, отчего же так совпало, что она оказалась рядом. Я поднял глаза и снова взглянул в зеркало заднего вида. Скажи себе правду, ведь чайка, это не она и не они, это ты сам. Взгляд был пустым и туманным, а слова тянулись медленно. Искать в других слабости больше не было нужды, достаточно было просто взглянуть в зеркало. Глаза закрывались, я вышел из машины и направился домой. Дождь прекратился и улицу освещала одинокая луна.
Когда нечего больше сказать, то говорят — молодость, молодость.
[zombify_post]
